Женщины, с которыми офицеры и командиры заводили романы в военное время, называли походно-полевыми женами, часто презрительно сокращая: ППЖ. Репутация у них была как у женщин легкого поведения, и отношение соответствующим. Однако можно ли осуждать женщин, которые в горниле Великой Отечественной пытались быть счастливыми? Кем были походно-полевые жены известных личностей советского времени, и как закончились их фронтовые романы.

Лидия Захарова и маршал Жуков

Георгий Константинович в сентябре 1941 года выпустил приказ, согласно которому было рекомендовано из штабов и всех командных пунктов удалить всех женщин, оставив только машинисток, согласовав их количество с особым отделом. Приказ был вызван необходимостью прекратить внеуставные отношения командиров и штабистов с женщинами, которых и называли походно-полевыми женами.

Однако именно в это время у самого Жукова была боевая подруга, Лидия Захарова. Она была далеко не первой его любовью, но отношения с Лидией Владимировной начались в 1941 году, уже во время войны. Девушка была военфельдшером и сопровождала Георгия Константиновича повсюду, даже на передовой. Впрочем, он сам относился к ней очень бережно.

В тылу у него была жена, но даже после войны Георгий Жуков не расстался со своей Лидочкой. Проживая вместе в Одессе, они расставались лишь на то время, когда к Жукову приезжала его законная супруга. Однако отношения закончились, когда Георгий Константинович встретил Галину Семёнову, последнюю свою любовь.

Тамара Лаверченко и Леонид Брежнев

Ей было всего 19, она служила медсестрой в госпитале в Ворошиловграде. Она многое успела пережить: холод, раненые, кровь, смерти. И когда полковник Евдокимов из отдела кадров армии предложил ей и ещё одной медсестре из госпиталя перевестись в политотдел, естественно, они согласились. Уже в политотделе состоялось знакомство Тамары Лаверченко и Леонида Брежнева.
Они до войны жили в одном городе и это сразу сблизило юную медсестру и бригадного комиссара. В редкие минуты тишины, когда всем отделом собирались отмечать какой-то праздник, Леонид приглашал её танцевать, и они кружились в танце, будто паря над землёй от счастья и любви. Им обоим тогда казалось, что это – навсегда. Ведь они искренне любили друг друга.

После войны Леонид Брежнев даже собирался развестись со своей супругой, Викторией Петровной. Но та понимала: отпусти она мужа в эти трудные послевоенные годы, и детей она просто не поднимет сама. И супруга будущего генсека пригрозила ему жалобой в обком партии. Она могла одним письмом поставить крест на партийной карьере мужа. Тогда он остался в семье.

Тамара в 1947 году вышла замуж, но дружба её с Леонидом Ильичом продолжалась ещё долгие годы. Тамара навсегда осталась в сердце генсека теплым воспоминанием о фронтовой любви.

Раиса Гальперина и маршал Малиновский

Они познакомились в 1942 году во время выхода из окружения. Раисе Гальпериной было всего 22 года, она служила в банно-прачечном комбинате, но была очень внимательна ко всему, что происходило вокруг неё. Ей удалось собрать разведданные и выяснить количество немецких танков.

Военачальник лично вручил ей в 1943 году орден Красной Звезды, а в 1944 добился её перевода в штаб с последующим назначением на должность заведующей столовой Военсовета. Казалось, этот роман, как и многие другие фронтовые взаимоотношения, должен был закончиться после войны.

Малиновский не стал обманывать жену, он сообщил ей о своем решении развестись, но заверил, что обеспечивать её и сыновей он не перестанет. В 1946 году супруги окончательно расстались. А боевая подруга Родиона Яковлевича вскоре стала его законной женой, родила ему дочь Наталью.

Антонина Васильева и маршал Конев

Антонина, поначалу служившая санитаркой, после – кормившая бойцов на передовой, была прикомандирована к командующему фронтом, чтобы стать его помощницей по хозяйству. Штаб располагался в обычном доме, где у Конева была комната для короткого отдыха. Увидев Ивана Степановича в первый раз Антонина лишь удивилась его усталому внешнему виду и какой-то неприкаянности. Конев же просто посмотрел на неё и попросил быть хозяйкой.

Она и стала ею, сначала просто выполняла свою работу, а после заняла место и в его сердце. Прошла с ним всю войну, бдительно следила, чтоб он принимал лекарства и вовремя ел, как предписано было армейским доктором из-за язвы Ивана Степановича. Коллеги посмеивались, говоря, что она и на передовую с термосом пробиралась.

После войны Иван Конев не нашел в себе сил расстаться со своей Тонечкой. Уж больно она запала ему в душу. Антонина Васильевна 31 год была хозяйкой его дома и его души.

Светлана Попова и Николай Щёлоков

Они познакомились в 1944 на фронте, где 17-летняя Светлана служила госпитальной медсестрой, а 34-летний Николай был начальником политотдела дивизии. Встретившись на войне, они не расставались больше никогда.

Николай Щёлоков стремительно продвигался по партийной лестнице вслед за другом, Леонидом Брежневым. Через месяц после смерти Брежнева его сняли с должности министра МВД СССР, а затем обвинили во взяточничестве и злоупотреблениях.

Светлана покончила с собой в феврале 1983 года. Перед её гибелью вся Москва обсуждала покушение на Андропова, которое совершила Светлана, пытаясь заступиться за супруга.

Первое время после Октябрьской революции в молодой Стране Советов царила полная свобода нравов, а приверженность традиционным семейным ценностям считалась старомодной. Время вернуло всё на свои места, пришло осознание ценности института брака, общественное мнение встало на сторону крепкой ячейки советского общества. Но даже и тогда находились

Война, а особенно такая жестокая и кровавая как Великая Отечественная это, в первую очередь, очень тяжелый труд, пот и кровь. Но мужчины и женщины и на войне остаются мужчинами и женщинами, поэтому случаи фронтовых романов были довольно распространены. Существовало даже такое выражение — “Война все спишет”. Оно довольно спорное, но то, что родилось оно не просто так и многие находили и на войне место для личной жизни

ППЖ в Красной Армии

В Красной армии случаи романов в военные годы были довольно распространены. В основном это касалось офицеров уровня от командира батальона и выше. Связывать свою судьбу с командиром взвода или роты не было смысла, убыль этих командных должностей была просто катастрофической. У командиров же уровня комполка и выше, а особенно у генералов были и постоянные отношения. Даже аббревиатуру придумали ППЖ (походно-полевая жена). Не сказать, что ППЖ были у всех поголовно, но это явление встречалось довольно часто.Есть несколько ярких примеров ППЖ. Например у прославленного маршала Жукова тоже была своя зазноба. Это жизнь. Солдатам же оставалось, так сказать, “налаживать контакты с местным населением”. Шла война, и каждый день могли убить, поэтому если отношения и были, то без обязательств.

ППЖ в вермахте

Совершенно по-другому обстояли дела по другую сторону линии фронта. Педантичные немцы и здесь отличились. Еще в самом начале войны начальник генштаба вермахта Гальдер среди важнейших проблем констатировал отставание борделей от войск и приказывал дать им трофейный транспорт.

Было еще несколько нюансов. Например поначалу в передвижные публичные дома девушек легкого поведения отбирали особо тщательно. Отбирались светловолосые и голубоглазые уроженки Баварии и Саксонии, ростом не ниже 175 см. И все прошедшие этот “конкурс” зачислялись на государственную службу как чиновники. И получали по 700 рейхсмарок в месяц. Для сравнения: зарплата лейтенанта вермахта была около 200 марок. Кстати, после начала Великой Отечественной в бордели для солдат и унтер — офицеров (а они были разные) начали принимать жительниц Прибалтики, а также фольксдойче с Украины и Белоруссии.

Как это было:

Итак, каждый немецкий солдат имел право шесть раз в месяц посетить жрицу любви. Для этого существовали специальные талоны. Кстати, офицеры могли премировать отличившихся теми же самыми талонами. Перед походом к девушкам военнослужащего осматривал врач — на предмет венерических и грибковых заболеваний. При посещении борделя солдат предъявлял документы и талон. Времени у него был один час. Ему выдавался контрацептив и предметы личной гигиены.

Жрицы любви тоже регулярно осматривались врачами. Были у них и свои нормы. Солдатский бордель, например — 600 человек в месяц. В люфтваффе норма была ниже — 60 человек в месяц. Такой вот педантизм.

Вообще, когда узнаешь все это, то не можешь понять — как так жить можно было. Все расписано по количеству дней и человек. Машины какие-то, а не люди. Так что походно — полевых жен в немецкий войсках как таковых не было. Были, конечно, случаи и долгих отношений, но они были скорее исключением, чем правилом.

У генерала Власова до перехода на сторону врага были две походно-полевые жены: военврач Агнесса Подмазенко и повар Мария Воронова. Подмазенко даже забеременела от Власова, и генерал отправил ее рожать в тыл. Она родила ему сына и получила 5 лет лагерей «за связь с изменником родины».
Присутствие походно-боевых жён на фронте знаменовалось следующими событиями:
- ненависть законных жен из тыла к фронтовым подругам;
- презрение простых солдат;
- страх «ссылки» в горячую точку и трибунала.
Женщина, которая забеременела, лишалась аттестата. Для простых санитарок это означало катастрофу. История фронтовой любви зачастую имела временный характер. Она заканчивалась смертью или разлукой после окончания войны. Только некоторым походно-полевым женам все же удалось зарегистрировать свои отношения с «боевыми» товарищами.

Несмотря на наличие в тылу законной жены офицеры Красной армии вступали в отношения с временными сожительницами. При этом многие старались не предавать подобные ситуации широкой огласке или присваивать ей статус моральной низости. Интересно, что маршал Жуков предпринял решительные действия в борьбе с моральным разложением солдат и издал приказ по удалению из штабов и командных пунктов практически всех женщин.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
Приказ
войскам Ленинградского фронта
№ 0055
гор. Ленинград 22 сентября 1941 В штабах и на командных пунктах командиров дивизий, полков имеется много женщин под видом обслуживающих, прикомандированных и т. п. Ряд командиров, потеряв лицо коммунистов, просто сожительствуют… Приказываю: Под ответственность Военных Советов армий, командиров и комиссаров отдельных частей к 23.09.41 г. года удалить из штабов и командных пунктов всех женщин. Ограниченное количество машинисток оставить только по согласованию с Особым отделом. Исполнение донести 24.09.41 г. Подпись: Командующий Ленинградским фронтом Герой Советского Союза генерал армии Жуков.»

Знаменитый советский поэт Симонов в своем стихотворении «Лирическое» называл военно-полевых жен утешительницами:

Мужчины говорят: война...

И женщин наспех обнимают.

Спасибо той, что так легко,

Не требуя, чтоб звали милой,

Другую, ту, что далеко,

Им торопливо заменила.

Она возлюбленных чужих

Здесь пожалела, как умела,

В недобрый час согрела их

Теплом неласкового тела.

За такое произведение его едва не лишили партбилета.

Правовых регуляторов отношений между военнослужащими разных полов не существовало, пишет полковник юстиции Вячеслав Звягинцев. Сожительства в воинских коллективах часто квалифицировались как бытовое разложение и заканчивались наложением на виновных дисциплинарных и партийных взысканий либо осуждением офицерским судом чести. Но в архивах военно-судебного ведомства остался след и более сложных коллизий между мужчинами и женщинами, которые разворачивались в военное время. Вплоть до судебного преследования.

Например, в докладе председателя военного трибунала Северного фронта приведен следующий пример. Командир 3 взвода прожекторного батальона гвардии старший лейтенант Баранов Е.Г., сожительствовавший с женщиной-красноармейцем Ш., и, видимо, закативший ей сцену ревности, сопровождавшуюся избиением, обвинялся органами следствия по ст. ст. 74 ч.2, 193-17 п. "д" и 193-2 п. "г" УК РСФСР. Военный трибунал 82 дивизии дело прекратил в подготовительном заседании только потому, что Баранов к этому времени вступил с Ш. в законный брак.

Автор книги «Прямой наводкой по врагу» - Исаак Кобылянский начал воевать в 1942 году под Сталинградом. Он был тогда сержантом, командиром орудийного расчета батареи 76-мм полковых пушек, носивших прозвище «Прощай, Родина!» за их открытые позиции у переднего края. В отличие от многих военных мемуаров книга не утомит читателя описаниями баталий, в ней рассказано лишь о нескольких драматически сложившихся боях. Гораздо больше места уделено искреннему рассказу о восприятии войны поначалу неопытным городским парнем, верившим официальной пропаганде. Откровенные, с долей юмора рассказы о собственных заблуждениях и промахах, о многих «нештатных» ситуациях на войне вызывают улыбку, но чаще заставляют задуматься. Вместе с автором героями книги стали его однополчане. С неподдельной теплотой он описывает самых близких друзей, подлинных героев войны.

Вы видели фильм «Военно-полевой роман» Петра Тодоровского? Он, как и Исаак Кобылянский тоже фронтовик, а то, что Вы сегодня прочтете, это, по сути, то, что осталось за кадром этого фильма, в части любовных отношений между командирами и понравившимися им подчиненными женщинами. «Грязно?» - скажите Вы. А я не осуждаю ни тех, ни других. Я не имею такого морального права. Людям всегда хочется любить и быть любимыми… Даже на войне. И это правда.

Вместе с нами они мерзли и мокли, рядом с нами, когда удавалось, отогревались и просыхали у костра. Было их в полку около двадцати: телефонистки, медсестры, две машинистки.

Большая часть «подруг» попала в полк после окончания краткосрочных курсов медсестер или связисток. Лишь старший врач санроты Вера Михайловна Пенкина перед войной окончила медицинский институт.

Почему немало девушек шло в армию, на фронт добровольно? Было на это, думаю, несколько совершенно разных причин. Некоторыми руководили патриотические мотивы, другим надоели лишения, на которые был обречен тыл. Существовал еще один несомненно серьезный мотив: мужчины в тылу стали редкостью, а на фронте можно было запросто найти своего суженого или, на худой конец, временного, как теперь говорят, партнера.

Наименее опасными для жизни, если позволительно говорить о безопасности на фронте, местами службы девушек были штаб полка (на должностях машинистки или телефонистки) и полковая санитарная рота (от врача до санитарки). Самой серьезной опасности подвергались девушки, служившие в санитарных взводах батальонов, те, кто перевязывал раненых на поле боя, кто выносил беспомощных (и таких тяжелых!) солдат из-под огня противника. Здесь девушки были редкостью, большинство санитаров составляли пожилые мужчины.

Попадая в такое место, как наш полк, каждая девушка с первой минуты становилась предметом откровенного вожделения десятков, если не более, изголодавшихся по женщинам мужчин. Редкой случалось остаться без партнера, еще реже были те, кто отказывались от сожительства по моральным соображениям.

Оля

Вглядевшись, я узнал Олю. Санитары рассказал и, что она погибла, когда ползла, чтобы помочь раненому.

* * *

Имеется в виду, что многие становились «полевыми походными женами» (сокращенно - ППЖ) офицерского состава. Существовал негласный порядок, по которому обо всех прибывших в полк женщинах строевая часть сначала докладывала командиру полка, его заместителю и начальнику штаба. По результатам доклада, «смотрин», а иногда и короткого собеседования определялось, куда (это нередко означало, к кому в постель) направят служить новую однополчанку. Если высокий начальник был в данный момент «холостяком» и предвидел, что сумеет сделать ее своей ППЖ, то он приказывал будущему номинальному командиру новоприбывшей: «Зачисли в свой штат и отправь в мое распоряжение». Обычно от такой судьбы не отказывались, соглашались охотно, хотя разница в возрасте часто достигала четверти века, а то и больше. Редко кого из этой категории девушек останавливало также семейное положение и наличие детей у будущего покровителя. Было наперед ясно, что с точки зрения быта, снабжения, питания, да и безопасности ППЖ командира будет в привилегированном положении. Совершая такой выбор, девушка питала надежду стать в конце концов настоящей женой этого человека и, как могла, старалась завоевать его сердце. Мне известно несколько случаев, когда ППЖ добивались своего, но чаще они оказывались покинутыми и, как правило, оставались одинокими до конца дней.

Не всегда, однако, девушки покорно подчинялись выбору начальства и принимали заманчивые предложения. Бывало, поступая по велению сердца, они выбирали себе офицера рангом пониже, хотя это грозило неприятными последствиями. Вот какой «военно-полевой любовный треугольник» сложился и существовал довольно долго в нашем полку.

Тася

Вера Михайловна

Осмотревшись, Вера Михайловна сама выбрала «друга фронтовой жизни». Им стал тридцатилетний командир минометной батареи старший лейтенант Всеволод Любшин. Хорошо сложенный, кареглазый симпатичный мужчина, он происходил из кубанских казаков, до войны жил в Казахстане, преподавал военное дело в средней школе.

Вера Михайловна (она приучила всех офицеров полка обращаться к ней по имени и отчеству) не прогадала с выбором друга. Всеволод создал ей почти идеальные по фронтовым условиям и его возможностям удобства существования. В распоряжении командира батареи имелось несколько повозок, одна из которых во время ночных переходов зачехлялась брезентом и служила Вере спальней. О такой роскоши в своей санроте она могла бы только мечтать, тем более что время от времени в повозку ненадолго забирался «согреться» (или «отдохнуть») ее неутомимый любовник. Вера Михайловна была темпераментной особой, и нередко ездовой и шагавшие рядом с повозкой солдаты батареи на слух определяли, что происходит под брезентом.

Когда мы находились во втором эшелоне, и, если в санроте все было спокойно, Вере удавалось проводить целые дни в расположении полковых артиллеристов (командиры наших батарей были друзьями, и мы всегда располагались рядом). Здесь она могла насладиться вкусной, по ее заказу приготовленной едой, выпить наравне с мужчинами «наркомовской» водки или какого-нибудь трофейного напитка. Подвыпив, Вера Михайловна «дурела», становилась обозленной, вовсю сквернословила. До сих пор помню ее безобразный поступок «под градусом», совершенный в конце января 1945 года, когда мы остановились на сутки в каком-то прусском имении.

За предшествовавшие полгода нам удалось собрать на территории Литвы, Латвии и Восточной Пруссии небольшую коллекцию патефонных пластинок с хорошими мелодиями, но главную ценность составляли неизвестные доселе записи песен в исполнении русских эмигрантов. Обзавелись патефоном и, как только случался спокойный часок, с наслаждением по многу раз слушали «свою» музыку. И патефон, и пластинки находились в общей собственности обеих батарей. И вот, после хорошего коллективного возлияния в просторном особняке, Вера Михайловна учинила Севе громкий скандал и, чтобы почувствительнее досадить ему, схватила наше сокровище - стопку пластинок, вознесла ее над головой и изо всей силы шмякнула оземь. (В эти трагические секунды мы все оцепенели и выглядели, наверное, как персонажи гоголевской «немой сцены». Только Любшин, протянув руки к своей ППЖ и пытаясь ее успокоить, бормотал: «Вера, стой, Вера, стой...»)

О некоторых нравах, царивших на фронте, свидетельствует событие, происшедшее с участием Веры и Всеволода в одну из ночей второй половины марта 1945 года.

В этот период мы готовились к штурму Кенигсберга, назначенному на начало апреля. Полк размещался в лесу, и жили мы в хорошо оборудованных землянках.

Примерно за месяц до события, о котором хочу рассказать, к нам прибыл новый командир полка (тринадцатый по счету, начиная от Туймазы). Это был рослый, под 190 см, черноволосый скуластый мордвин подполковник Купцов. Спустя день-два после его появления досужие языки стали рассказывать, что подполковник прибыл не один: в его землянке безвыходно обитает весьма упитанное юное существо женского пола (лица ее никто не видел). У входа в землянку всегда стоял автоматчик, так что никаких подробностей о подруге Купцова в полку не знали. (Это, кстати, еще один вариант женской доли на фронте - ППЖ-затворница.)

Знакомясь поочередно с подразделениями полка, Купцов побывал и в санроте. Там он не мог не обратить внимания на привлекательную Пенкину, которая в качестве старшего врача, приветливо улыбаясь, представляла важному посетителю весь медицинский персонал и со знанием дела отвечала на вопросы. Судя по тому, что произошло позже, Вера Михайловна произвела на командира полка сильное впечатление. На следующие сутки, около полуночи, Купцов из своей штабной землянки позвонил в санроту и передал распоряжение: капитану медслужбы Пенкиной немедленно прибыть в штаб, ее будет сопровождать связной командира полка. Вера Михайловна, естественно, ночевала у Севы, так что, не обнаружив ее в санроте, связной долго блуждал по лесу, пока нашел, где расположились минометчики. Добравшись наконец до землянки Любшина и разбудив ее хозяина, связной несколько раз повторил недоумевавшему командиру батареи, кого и куда вызывают. Минут через десять из землянки вышли Сева с Верой и последовали за связным.

У входа в штабную землянку Купцова, которую охранял автоматчик, связной попросил их подождать, сам вошел и через минуту вернулся со словами «Приказано войти только гвардии капитану». Вера пошла в землянку, а Всеволод закурил и, нервничая, стал расхаживать взад-вперед, не удаляясь от автоматчика больше чем на десять метров. Выбросив окурок «Беломора», он начал раскуривать вторую папиросу, но в это время из землянки раздался вопль: «Сева!» Любшин вмиг расстегнул кобуру и достал пистолет, плечом оттолкнул автоматчика и ворвался в землянку.

Направив пистолет на Купцова, он взял за руку растрепанную Веру и вместе с ней покинул логово несостоявшегося насильника. (О подробностях случившегося Любшин рассказал мне спустя тридцать лет, во время юбилейной встречи ветеранов дивизии в Севастополе. Тогда же он вспоминал, что Купцов не простил ему своего поражения, но мстить начал, когда война уже закончилась.)

«Военно-полевой роман» Любшина и Пенкиной завершился за три недели до конца войны. Втайне от Всеволода Вера Михайловна оформила документы на увольнение в запас и, когда все было готово, сказала ему: «Севушка, спасибо, дорогой, за все, что ты дал мне в эти годы, спасибо за твою любовь, за твои ласки! Но, милый, ты должен понять, что мы с тобой - не пара для жизни на «гражданке». Ты найдешь свое счастье, а я - свое. Прощай, Севушка, и будь счастлив!» Многие, в том числе и я, были ошеломлены неожиданным финалом, сочли ее поступок чуть ли не предательством. А ведь, пожалуй, она была права.

Любшин прослужил в армии еще несколько лет, женился, в середине 80-х переехал из Казахстана в Крым, позже овдовел. Сейчас ему под девяносто, живет в Уральске. Вера Михайловна покинула Москву в 1948 году, такие сведения дала мне Мосгорсправка, когда я пытался разыскать свою однополчанку.

Аня

Сначала Аниным «другом» был командир стрелковой роты (фамилии не помню), но его через месяц ранило, а затем она надолго сошлась с командиром другой роты Ремизовым, обыкновенным солдафоном, главными достоинствами которого были зычный голос и умение много выпить, не пьянея. Анины невезения продолжались: летом 1944 года она заболела сыпным тифом. (Это удивляло. Ведь вши, главный разносчик тифа, буквально кишевшие на нас до весны 1943 года, уже пошли на убыль.) Из госпиталя Аня возвратилась остриженной наголо, жаль было на нее смотреть. Но как только волосочки на голове немного отросли, стало заметно другое: Аня - беременна. И вот она уже покидает фронт, едет к маме рожать. (Все происходило в полном соответствии с бытовавшим тогда анекдотом из серии «Ответы Армянского радио на вопросы радиослушателей». Вот его подлинный текст: «Нас спрашивают, в чем разница между авиабомбой и фронтовичкой? Отвечаем: авиабомбу начиняют в тылу и отправляют на фронт, а фронтовичку начиняют на фронте и отправляют в тыл».)

Главные Анины страдания начались с момента приезда в родную деревню на Калининщине. (Ее письмо-исповедь я получил в 1968 году, когда случайно узнал адрес однополчанки и написал ей короткое приветственное письмо.) В первую же минуту встречи мать протянула дочери недавно полученное письмо от Ремизова. Сообщая о скором возвращении Ани, автор письма решительно отказался от возможного отцовства, ссылаясь на то, что «у нее таких, как я, были десятки, а я вообще очень давно с ней дела не имел». Аня была потрясена подлостью своего недавнего сожителя, но природа продолжала действовать по своему расписанию, и вскоре в семье Корнаковых появился третий человек - сын Ани.

Когда ребенку исполнилось три года и он несколько раз спросил у Ани об отце, она собрала вещички и на последние деньги отправилась с сыном в село, где жил с новой семьей Ремизов и куда она до этого уже посылала письма, остававшиеся без ответа. Как и следовало ожидать, их не впустили даже на порог ремизовского дома. Возвращаться к матери Аня не решилась и осела в Калинине, работала медсестрой в госпиталях, а к старости - медработником в детском саду. В 1950 году вышла замуж, казалось, обрела счастье, но муж через три года умер. Сын Ани, похоже, пошел в отца…

Две Жени

Второй брак имел предысторию. Молодой, довольно интересный, по фронтовым меркам - рафинированный интеллигент, врач полковой санроты Дудников был неравнодушен к медсестре харьковчанке Жене Лифнер и она была близка к тому, чтобы ответить взаимностью. Однако, на беду Дудникова, Женя понравилась упоминавшемуся выше капитану Казинскому, жена которого погибла в оккупации, и тот решил избавиться от конкурента. Пользуясь своими возможностями, Казинский добился того, что Дудникова перевели на более высокую должность в медсанбат дивизии. Теперь оставалось завоевать Женино сердце. На это ушло несколько месяцев. После войны Казинские жили в Черновцах. Станислав заведовал отделом в облисполкоме, затем перешел на работу в системе промкооперации. Женя до пенсии работала старшей медсестрой в местной больнице. В 1980 году Казинский умер.

* * *

Вспомним описание затянувшегося ночного марша перед боем у хутора Вишневого. Там были слова: «В эту ночь колонна полка часто останавливалась, на каждом скрещении дорог сонное начальство долго разбиралось, по какому пути следовать дальше». Приношу извинение читателю - это правда, но не вся. Долгие, иногда до получаса, остановки происходили из-за того, что упомянутое начальство лежало под брезентом в повозках со своими ППЖ, а чины пониже, не знавшие толком маршрута, не решались прерывать в неподходящий момент любовные утехи начальников. Вынужденные подолгу стоять в колонне и догадывавшиеся о причинах этих остановок, солдаты роптали. Абсолютно ясно помню, что сказал тогда Тетюков: «Запомните, хлопцы, мои слова - не видать России победы, пока в армии будут бабы». Увидела Россия Победу, а вот Тетюкову не пришлось, он погиб через несколько часов. И, может быть, действительно из-за «баб». Ведь если бы мы пришли в Вишневый до рассвета, успела бы пехота окопаться, нам не пришлось бы идти на смертельный риск, и храбрый артиллерист мог бы уцелеть…

* * *

* * *

А ведь нашим боевым подругам (какими только прозвищами, от снисходительных и ласковых до обидных и оскорбительных, их не наделяли однополчане!) приходилось терпеть и такие лишения, которых не знали мужчины. Помимо особых неудобств в известные периоды жизнедеятельности женского организма, для наших фронтовичек, почти всегда находившихся в окружении сотен мужиков, существовала повседневная проблема «сходить до ветру», особенно когда мы находились в чистом поле.

В общем, за редкими исключениями, женщинам на фронте приходилось невероятно тяжело. Так что теперь, встречая престарелую участницу войны, я мысленно отвешиваю ей низкий поклон не только за ее личный (мне неизвестный) вклад в нашу победу, но и за те лишения, которые она заведомо испытала на фронте. И мне совсем неважно, какие амурные приключения с ней случались в те далекие годы ее молодости.

Полностью книгу можно